8 сентября 1380 года. Дороже и милее нет дня для русского человека. Каждый русский свято верит, что кто-то из его предков был тогда под стягами Дмитрия Донского, и надо сказать не беспочвенно. Сегодня же подвиг, свершившийся на поле Куликовом воспринимается как никогда близко к сердцу.
Положение русского народа накануне Куликовской битвы в чём-то можно было сравнить с нынешним. Уже много поколений не помнило страну единой и свободной, верховный суверенитет принадлежал захватчикам, а большая часть русских (из тех, что вообще что-либо решал) вынуждена была сотрудничать с басурманами, воспринимая такое положение как данность. Брат привык поднимать руку на брата плечом к плечу с инородцами.
Однако к концу XIV века в стане врага усилились разногласия. Вспыхнула борьба за власть между Мамаем и Тохтамышем, имевшим больше прав на власть в Золотой Орде.
В этот исторический период в жёсткой конкуренции, на осколках былой Руси решалось, кто же выступит в качестве объединяющего ядра. Может быть Тверь? А может быть Литва приберёт окончательно к рукам восточные княжества? Сегодня мы знаем, что роль центра объединения было суждено сыграть Московскому княжеству.
После столкновений на р. Пьяне и р. Воже русским и татарам стало ясно, что пора готовиться к генеральному сражению. Формальным поводом к нему послужило несогласие московского князя с увеличением размера дани. По сути такой дерзкий курс, явно нацеленный на участие в политике в качестве самостоятельного государственного образования был немыслимым для того времени – большая часть русских земель уже долгое время числилась в составе различных чужеродных государств.
На 15 августа князь Дмитрий Иванович Московский назначил сбор дружин всех подвластных ему и союзных земель. Точную географию местностей, чьи жители отозвались на зов Москвы определить невозможно – разные летописи дают отличные друг от друга списки. Но бросить вызов татарскому войску собралась большая часть Северо-востока Руси: Серпуховские, Ярославские, Владимирские, Ростовские князья шли под руку Московского Великого князя. Около 600 километров только до места сбора проделали Белозёрские дружины, небольшой контингент явился даже из Новгорода Великого.
В середине августа собравшиеся в Москве выдвинулись к месту общего сбора в Коломне: «то, братья, не соколы вылетели из каменного града Москвы, то выехали русские удальцы со своим государем, с великим князем Дмитрием Ивановичем, а наехать захотели на великую силу татарскую».
Вся кампания 1380 года, кульминацией которой стала триумфальная победа русских, показала его выдающиеся способности как полководца. Выше всяких похвал была проведена организация марша. Многотысячное войско двигалось сразу по нескольким дорогам, чтобы не создавать заторы и не растягиваться.
Готовясь привести в повиновение непокорные русские земли, Мамай заручился поддержкой враждебного Москве литовского князя Ягайло, рязанского князя Олега, наняты были воины Кавказа и Крыма. Однако уже одним стратегически верно спланированным маршрутом движения войска, Дмитрий Иванович не дал соединиться с Мамаем его союзникам – Ягайло и Олегу Рязанскому. Прекрасно поставленная разведка, включающая обязательное добывание языка, сыграла здесь важную роль.
И всё же, татарское войско, включавшее наёмников, само по себе было чрезвычайно сильным. Летописи по обычаю тех времён сильно преувеличивают численность сторон, называя цифры в сотни тысяч воинов. Но в любом случае армии были огромными: по современным оценкам Мамай располагал приблизительно 90-100 тысячами, Дмитрий Иванович значительно меньшими силами – 50-60 тысяч.
Однако московскому князю удалось навязать место сражения, и это было ещё одним залогом победы. Подойдя к Дону, армия встала перед выбором – на каком берегу реки дать бой врагу. Причин для полной уверенности в успехе предприятия не было. Перед Доном можно было организованно отступить, простор позволял сделать такой маневр, но этот простор и давал возможность татарам применять любую удобную им тактику.
Переход же за Дон означал победу или смерть. Поле, расположенное через реку между реками Непрядвой, Доном и Смолкой было найдено более подходящим и решено было перейти Дон.
Чтобы уж совершенно обозначить свою решимость и полностью обезопасить тыл от возможного удара, мосты, по которым русская армия переправилась на поле битвы, были сожжены.
Вечером дня перед битвой Дмитрий Волынец сказал великому князю, что желает «примету свою проверить», а уже заря померкла. Когда наступила глубокая ночь, они вдвоём выехали на поле Куликово и слышали с татарской стороны «стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно весьма, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а по левой стороне будто горы шатаются - гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая». Со стороны войска русского была «тишина великая». Спросил тогда Волынец: «Видишь ли что-нибудь, княже?» - тот же ответил: «Вижу: много огненных зорь поднимается...». Это было доброй приметой.
Затем, чтобы проверить другую примету Дмитрий Боброк Волынский сошел с коня, и приник к земле правым ухом на долгое время. Поднявшись, поник и вздохнул тяжело, так что Дмитрию Ивановичу долго пришлось понуждать его высказаться. «Услышал я землю, рыдающую двояко: одна сторона, точно какая-то женщина громко рыдает о детях своих на чужом языке, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень». Это было истолковано как предзнаменование больших потерь с обеих сторон, но победу предвещало русским. Войску об этом было решено не рассказывать.
Утром, после построения, князь объехал полки, он воззвал воинов не бояться смерти и крепко дать бой неприятелю. Всё войско отвечало, что готово победить или умереть.
Битва началась около 11.30 утра столкновением сторожевых полков. Там сначала принял участие сам Дмитрий Иванович, после чего встал в ряды большого полка, поменявшись одеждой и конём с московским боярином Михаилом Андреевичем Бренком, который затем сражался и принял смерть под знаменем великого князя. Что чувствовал знатный воин, когда надевал доспехи своего сюзерена? Ведь он знал, что мощь всей вражеской армии будет направлена лично к нему, чтобы подсечь знамя, убить или пленить главнокомандующего и тем самым решить исход сражения в глазах всего строя. Этот акт торжественного самопожертвования не ради народа или некой идеи, а ради конкретного живого человека – государя и есть яркое проявление традиционного общества с его рыцарской моралью.
Тем временем громадная орда Мамая надвигалась. Вот уже слышалось фырканье их коней, крики военачальников на чужом языке, различимы черты на личинах их шлемов.
Поединок Пересвета с Челубеем состоялся именно в этот момент. Такие зрелищные и драматические поединки перед всей ратью обычны для средневековья и призваны являться как бы прологом к решающему столкновению. Психологическое воздействие исхода такого единоборства было чрезвычайно велико. Воины полагали воочию увидеть, на чьей же стороне в этот день сила и удача. Сложно представить уровень наэлектризованности атмосферы в такой миг. Томительное ожидание, взгляд вслед отдаляющемуся от общего строя всаднику, сопереживание своему бойцу, адреналин, мандраж. И вот в поединке первой же сшибкой поражены оба богатыря. Надо полагать, в ту секунду каждый понимал, что лёгкой победы не будет и ещё острее почувствовал личную ответственность за исход сражения.
Князь Дмитрий Иванович произнес: «Вот уже гости наши приблизились и передают друг другу круговую чашу, что первые уже испили ее, и возвеселились, и уснули, ибо уже время пришло и час настал храбрость свою каждому показать». С нашей стороны в бой первыми вступили Передовой полк, после его разгрома Полк Правой руки, а затем сразу же полк Левой руки и Большой полк. С обеих сторон участвовали как пешие, так и конные отряды.
Татары двигались большой массой, стремясь сразу же подавить соперника. На Куликовом поле ордынцы были вынуждены принять фронтальный бой, отказавшись от привычной тактики. Они не только не могли должным образом использовать численное превосходство, но наступая всей массой, на сужающемся поле начинали стеснять сами себя. Очевидно, что с первых же минут сражение развивалось по намеченному окружением Дмитрия Московского плану, тогда как ордынские планы были поломаны ещё до начала битвы.
После вступления в битву Большого полка Дмитрия Ивановича какой-либо маневр на пространстве Куликова поля стал уже полностью исключён. Ожесточение и давка были невообразимыми: «сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не только от оружия, но и от ужасной тесноты под конскими копытами испускали дух, ибо невозможно было вместиться всем на том поле Куликове: было поле то тесное между Доном и Мечею. На том ведь поле сильные войска сошлись, из них выступали кровавые зори, а в них трепетали сверкающие молнии от блеска мечей. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час никак обозреть то свирепое побоище». Безумно жаркий бой кипел перед великокняжеским знаменем, но Большой полк и Полк Правой руки стояли насмерть. Хуже всех дело было на левом фланге – Полк Левой Руки подвергся особо упорной атаке и буквально обливался кровью. Туда Мамай, в конце концов, и бросил все свои резервы.
Говорят, словно верный очевидец, который находился в полку Владимира Андреевича, рассказывал потом князю: «разверзлось небо, из которого вышло облако, будто багряная заря над войском великого князя, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над великим полком как бы проповеднически или пророчески. Облако то много венцов держало и опустило их на войско».
На земле же было заметно, что «поганые стали одолевать, а христианские полки поредели - уже мало христиан, а все поганые». Особенно катастрофический вид открывался со стороны дубравы на умирающий левый фланг.
Наблюдая такую погибель русских сынов, в засадном полку начался ропот. Ратники рвались в бой. Князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: «Что уже, брат, пользы от стояния нашего и какой успех от нас им есть? Кому мы сможем помочь, если уже все полки мертвы лежат христианские!».
Но Волынец запретил любое самовольство, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!».
Засадный полк был расположен в дубраве таким образом, что при первоначальной расстановке не мог ударить не то, что в тыл татарам, но даже с фланга, так как был не только слева, но и несколько позади русского строя. Когда же в ходе битвы татары, использовав все резервы, продавили, фактически уничтожив Полк Левой руки, фронт Засадного полка оказался направлен чётко на правый фланг мамаева войска.
И вот пробил час Дмитрия Боброка Волынского, когда ветер потянул из-за спины его воинов, и воскликнул он: «Княже Владимир, наше время настало и час удобный пришел!». Звеня блистающей сбруей, из леса сначала спокойно и торжественно, а затем, переходя на галоп, выдвинулись отборные совершенно свежие силы. Враг был ошеломлён, для всех стало ясно, что исход сражения теперь решён.
На уставшее войско Мамая летела, обнажив мечи их погибель. Воины Засадного полка «точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно».
Ордынцы пытались перегруппировываться, отбиваясь на два фронта, но силы сражаться с подоспевшим русским подкреплением уже не оставалось. Истрепанные остатки, основных русских полков тоже перешли в контратаку. Началось бегство татар – тот самый этап битвы, когда потери несёт почти исключительно одна сторона - проигравшие. Преследование отступающего врага было безжалостным, разгром войска Мамая был полным. Сам он, даже не пытаясь организовать спасение войска, спасался под прикрытием телохранителей.
С трудом выжившие соратники отыскали на поле боя победителя – великого князя московского Дмитрия Ивановича Донского – теперь его называли так! В измятых доспехах, забрызганный кровью и полуживой, лежал он под срубленным деревцем среди гор трупов. Когда привели его в чувства и подвели коня, он выехал на великое, страшное и грозное место битвы, увидел своих убитых очень много, а поганых татар вчетверо больше того, и, обратясь к Волынцу, сказал: «Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть».
Немного погодя подъехал к месту, на котором лежали убитые вместе князья Белозерские: настолько твердо бились отец с сыном, что один за другого погибли. И дальше поехал, нашел своего наперсника Михаила Андреевича Бренка, около него лежал командир разведчиков Семен Малик, а поблизости от них принявший после смерти Бренка командование Тимофей Васильевич Волуй, воевода владимирцев и юрьевцев. Потери были ужасными. Из 44 князей погибло 24, боярские потери составили около 800 человек, простых же ратников без числа. Шесть дней провели ещё русские на поле Куликовом, погребая убитых в братских могилах.
Возвращение домой оказалось тоже не лёгким. На обозы с ранеными нападали отряды не успевших к битве союзников Мамая – Олега Рязанского и Ягайло, но 1 октября Москва встречала измождённых победителей.
С точки зрения сиюминутной выгоды такое обострение отношений и такие колоссальные человеческие жертвы со стороны русской аристократии были не целесообразны. Проще было снова откупиться, выторговав более приемлемый размер дани. Но такова сущность настоящей элиты – амбициозность, мышление на уровне исторических интересов, долгосрочное планирование, жертвенность. С этой точки зрения русские князья и бояре не могли вечно оставаться покорными вассалами татаро-монгольских ханов, все эти годы они неумолимо шли к тому, чтобы силой оружия отстоять своё право на независимость. Куликовская битва стала решающим, хотя ещё далеко не последним этапом на пути к ней. С этого дня 8 сентября 1380 года стало ясно, как именно и вокруг кого будет осуществляться возрождение Руси.

много букф неосилил

andrey300575, думаю тебя бы не было на том поле